Как Меа-Шеарим спас Иеруалим. Отрывок из "Автобиография рава Горена"

Это было после пятнадцатого мая сорок восьмого года, когда англичане уже ушли из Эрец-Исраэль. Несмотря на суровую блокаду, в Иерусалиме не ощущалась атмосфера паники или страха, если не считать узких кругов общины «Неторей-карта», которые были очень недовольны тем, что сионисты воюют за независимость еврейского народа на его земле. Они всегда выступали против сионистского государства, а потому война их возмущала, и они не верили, что Иерусалим выстоит.

Следует также отметить, что мне стало известно: в Генштабе в центре страны тоже не было полной уверенности в стойкости Иерусалима и его жителей. Я был поражен, когда узнал, что сионистские лидеры, жившие в Иерусалиме — раввины, политики, бизнесмены и разные другие деятели,  — написали петицию в ООН с предложением установить в Иерусалиме особый международный режим. Их предложение заключалось в том, что мы прекратим военные действия, и в Иерусалим войдут международные миротворческие силы, которые возьмут на себя управление городом. Эти люди поступили так, потому что не верили, что Иерусалим способен выстоять в длительной блокаде, потеряв так много жителей, которые пали, защищая город. Авторы петиции ходили от одного общественного деятеля к другому, чтобы собрать под ней подписи. Это было открытое заявление о капитуляции, но не перед арабами, а перед ООН, с целью лишить Иерусалим еврейской власти и отдать город мировому сообществу. Они имели в виду именно еврейский Иерусалим — не только Старый город, но и новые кварталы, ведь Старый город тогда был не в наших руках.

Помню, эту петицию подписали все сионистские лидеры, в том числе, и принадлежавшие к лагерю религиозного сионизма. Причиной этому послужило неверие в то, что мы способны выстоять в суровой блокаде, кольцо которой смыкалось все теснее — в Иерусалиме почти не оставалось провизии, горючего и воды. Положение было столь плачевным, что в последний день прекращения огня в Иерусалиме остался один-единственный мешок муки.

Авторы петиции пришли к моему тестю, чтобы и он поставил под ней свою подпись. Прочитав, что там написано, он пришел в ужас и истошно закричал:

— Убирайтесь отсюда! Это предательство! Мы не оставим Иерусалим! Уходите с глаз долой!

Он хотел разорвать документ, который ему положили на подпись, но визитеры выхватили бумагу у него из рук и пустились наутек. Наверное, многие жители Иерусалима чувствовали то же самое, но им недоставало мужества поверить, что мы способны выстоять — как морально, так и с точки зрения военной силы — и выдержать все тяготы блокады. Когда сто тысяч евреев долгое время живут в подобных условиях, это может повлиять на каждого, даже на сионистских лидеров. )     

 

***

 

Расскажу историю, которая произошла в те дни. Очень важно, чтобы о ней узнали люди. Как я уже говорил, на мне лежала двойная обязанность: ночью я нес вахту на позиции в квартале Сен-Симон, а днем занимался религиозными вопросами. И вот однажды в пятницу, под утро, на позицию приехал джип, и шофер сказал, что я должен поехать с ним, поскольку меня вызывает Давид Шальтиэль. Я сел в машину и поехал на встречу с командующим. Он сказал мне:

— Мы получили информацию о том, что Абдалла, король Иордании, намеревается в субботу, в одиннадцать часов утра, прорваться с танковой колонной в еврейские районы Иерусалима.

Абдалла хотел ворваться в еврейский Иерусалим через арабский район Шейх-Джарах — первыми на его пути оказались бы религиозные кварталы Бейт-Исраэль и Батей-Унгарин. Это означало, что мы должны были сделать все возможное, чтобы спасти Иерусалим. Нужно было остановить иорданские танки во что бы то ни стало. Для этого было необходимо разрушить дорогу, ведущую с иорданской стороны к еврейским районам — около Шейх-Джарах было одно-единственное место, где могла пройти техника.

Что для этого требовалось? Вырыть в том месте противотанковые рвы. Однако проблема заключалась в том, что днем это делать было невозможно, так как весь район находился под непрерывным обстрелом; кроме того, если бы там вдруг разом оказалось много людей, иорданцы заподозрили бы недоброе. Весь район находился под пристальным наблюдением арабов, неподалеку располагался полицейский участок Шейх-Джараха.

Осуществить замысел можно было только в ночь с пятницы на субботу, потому что иорданцы запланировали вторжение на субботнее утро. Для этого нам требовалось незамедлительно мобилизовать тысячи ешиботников, поскольку все остальные мужчины в Иерусалиме были в армии.

Шальтиэль попросил меня обратиться к учащимся ешив и убедить их добровольно согласиться на рытье противотанковых рвов субботней ночью на дороге, ведущей из Шейх-Джараха. Он сказал, что это его последняя надежда, ведь если, не дай Бог, иорданская танковая колонна прорвется в еврейские кварталы, у нас нет оружия, чтобы вступить с арабами в бой.

Я ответил:

— Если я приду к ешиботникам и жителям ультрарелигиозных пограничных кварталов и велю им рыть противотанковые рвы в субботу ночью, кто меня послушает?  — и сказал Шальтиэлю, что попрошу рава Ѓерцога поставить свою подпись под этим обращением, объяснив ему, что иного выхода нет.

От Шальтиэля я направился прямо к раву Ѓерцогу и сказал ему:

— У меня к вам секретное дело.

Тот тут же провел меня в особую комнату на втором этаже и приготовился слушать. Я рассказал ему все, что знал. Он заявил, что готов подписать призыв тотчас же, без промедления, поскольку нет более важной заповеди, нежели спасти еврейский Иерусалим от Абдаллы и Арабского легиона. Ведь если они ворвутся в город, они просто вырежут всех. Вместе с тем, рав выразил опасение, что члены «Неторей-карта» и жители ультрарелигиозных кварталов его не послушают, так как авторитетами для них являются только их общинные лидеры. Поэтому он попросил меня пойти к раву Душинскому, тогдашнему раввину ультрарелигиозных общин Иерусалима и мудрецу Торы. Мы не сомневались, что если он согласится подписать обращение, его ученики и приверженцы откликнутся на него, и наша просьба будет принята.

(…)

Выйдя из гостиницы, я направился к раву Ѓерцогу и рассказал ему о состоявшейся беседе. Потом мы сели и составили обращение к ешиботникам, в котором объясняли создавшееся положение и призывали их выйти на работу субботней ночью. Вдруг раздался телефонный звонок. На втором конце линии был рав Душинский, и я услышал, как он говорил раву Ѓерцогу:

— Умоляю, сжальтесь надо мной, не подсылайте ко мне этих сионистов… Делайте все, что хотите… Как сочтете нужным, так и поступайте, но не втягивайте меня в это дело.

Я понял, что в конце концов рав Душинский признал нашу правоту с ѓалахической точки зрения — в субботу мы не только имеем право, но и обязаны рыть противотанковые рвы, если есть даже малейший шанс на то, что благодаря этому нам удастся задержать иорданские танки хоть на какое-то время, чтобы их продвижение внутрь города было не столь стремительным. Даже на таких условиях разрешено копать рвы. Но он не решается обратиться с подобным призывом к ешиботникам.

Я спросил рава Ѓерцога, как нам быть, и он ответил:

— Нам ничего не остается. Пойди, поговори с ешиботниками, попытайся их убедить. Покажи им мое письмо и объясни ситуацию.

Я сказал, что в таком случае мне придется рассказать ребятам о намерениях иорданцев, а ведь тогда это еще держалось в тайне. Рав Ѓерцог позвонил генералу Шальтиэлю и ввел его в курс дела. Тот сказал, что я могу поступить, как сочту нужным, главное, чтобы нам удалось мобилизовать несколько сотен человек. Правда, он предпочел бы несколько тысяч, но я сказал ему, что мы найдем в лучшем случае всего несколько сотен, так как большинство ешиботников откажется копать рвы в субботу. Шальтиэль ответил, что сколько бы мы ни мобилизовали, это будет спасение.

Я решил пойти к ним сам. Весь город непрерывно обстреливался — в том числе, улицы, ведущие из Рехавии в Геулу и Меа-Шеарим,  — и такое путешествие было связано с серьезной угрозой для жизни, но мне ничего иного не оставалось. Я направился туда пешком, машины для меня не было. Мне удалось добраться до Хевронской ешивы, ученики которой сидели в подвале. Многих ешиботников там не было — они укрывались в других местах,  — и все же в ешиве оставалось более ста человек. Я завел с ними проникновенный разговор и рассказал о готовящемся вторжении. В подвале воцарилось молчание. В конце концов я спросил, кто из них готов копать противотанковые рвы в субботу ночью, и отметил, что на это есть письменное разрешение рава Ѓерцога. Я также добавил, что не сомневаюсь: это величайшая заповедь, о которой в Писании сказано: «И защищу город этот, чтобы спасти его ради Себя и ради Давида, Моего раба»^[1],  — и что благодаря этому мы, с Божьей помощью, спасем Иерусалим. И случилось чудо. Когда я спросил, кто пойдет копать рвы, не осталось ни одного, кто не поднял бы руку. Все откликнулись на призыв единодушно. Они окружили меня и стали спрашивать, куда и когда нужно явиться. Я ответил им:

— Прочитайте послеполуденную молитву Минха, затем начните соблюдать субботу до захода солнца. «Шма, Исраэль…» прочтете позднее, вечером^[2], а потом вам принесут вино для Кидуша и еду для трапезы. После ужина вы приступите к работе и всю ночь будете копать рвы. Не забудьте, что все другие субботние запреты нарушать нельзя. Ваша работа — не осквернение субботы, а величайшее ее освящение, которое только может быть. Вы освятите субботу и Имя Всевышнего, потому что с вашей помощью мы спасем Иерусалим.

Оттуда я направился в квартал Бейт-Исраэль, в одну из ешив общины «Неторей-карта». Все ее ученики — кроме тех, кто добровольно призвался в армию,  — собрались в синагоге на первом этаже. Там было около двухсот человек. Я сказал им, что после молитвы хочу поговорить с ними на тему, связанную со спасением жизни большого количества людей. Им я тоже рассказал об угрозе, нависшей над Иерусалимом, и вдруг расплакался. От волнения я не мог закончить фразу. В конце концов я сказал им, что каждый, кто хочет принять участие в работах, пусть сделает Кидуш у себя дома, а потом явится в Шейх-Джарах, в условленное место. Кстати, оно находилось недалеко от дома рава Душинского. Я сказал им: «С Божьей помощью возьмемся за дело, и нам будет сопутствовать удача!»  — и попросил их: кто может, пусть пройдет по синагогам и попытается собрать как можно больше добровольцев. Ни один из них не отказался, не стал спорить.

Позднее выяснилось, что в работах приняли участие более тысячи человек. Всю ночь они не покладая рук рыли противотанковые рвы, преисполнившись такой силы, такого воодушевления, что можно с уверенностью сказать: в ту ночь в Шейх-Джарахе произошло настоящее чудо. Рвы, вырытые ими, пересекли все дороги, по которым могли пройти иорданские танки. Ешиботники вырыли несколько рвов, параллельных друг другу: если танкам и удастся преодолеть один ров, они застрянут в другом. Люди работали до самого утра, а с восходом солнца разошлись по домам, чтобы выспаться, отдохнуть и прочитать утреннюю молитву Шахарит.

В субботу я пошел на Шахарит на самой заре, чтобы поскорее узнать, каковы результаты ночной работы. Полный опасений, я забрался на крышу здания Еврейского агентства, где столкнулся с Давидом Шальтиэлем. Он смотрел в бинокль в сторону Шейх-Джараха. Мы не верили своим глазам: ровно в одиннадцать часов утра, точно в соответствии с данными, переданными нашей разведкой, мы увидели колонну из тринадцати танков, двигавшуюся с востока на запад в направлении Шейх-Джараха. Машины стремительно продвигались вперед, и вдруг мы увидели, как два танка переворачиваются и лежат на земле башнями вниз и гусеницами вверх. По всей вероятности, угодили в ров. Третий танк врезался в них и тоже перевернулся. И тут десять оставшихся танков разворачиваются и едут в обратном направлении. Противотанковые рвы, вырытые добровольцами в ту субботнюю ночь, спасли Иерусалим от захвата и разрушения, а его жителей — от верной смерти.

Эта победа над иорданскими танкистами воодушевила жителей Иерусалима и вселила в них надежду. Историю об этом чуде рассказывали по всему городу, о ней говорили по радио и писали в газетах. Иорданцы больше никогда не пытались прорваться со своей техникой в еврейский Иерусалим.